Заповедь «не убий!» Господь не отменял

Общеевропейские гендерные «ценности», похоже, вытесняют ценности христианские: даже соседка наша Литва узаконивает эвтаназию. Судя по всему, вера в Бога и жизнь по Его Заповедям многим представляются уже как архаизм. Но страдающий человек, окруженный христианской заботой, в последние дни земного бытия способен пережить благодатное изменение, связанное с новым осмыслением пройденного пути и покаянным предстоянием перед Вечностью. Поэтому если больной сам «заказал» эвтаназию — это самоубийство, если это сделали другие — это убийство. И по-другому расценивать эвтаназию нельзя. Ведь заповедь «не убий!» Господь не отменял…

—   Ваше Высокопреосвящен­ство, общеевропейские гендер­ные «ценности», похоже, вы­тесняют ценности христиан­ские: даже соседка наша Литва узаконивает эвтаназию. Судя по всему, вера в Бога и жизнь по Его Заповедям многим предста­вляются уже как архаизм?

—   От наших представлений о вере ее суть не меняется. Просто без веры в Бога люди начинают жить совсем по другим законам. «Человек человеку волк» — утверждал еще в XVII веке англий­ский философ Томас Гоббс, выво­дя формулу крайнего эгоизма. В XXI веке человечество, похоже, взяло ее на вооружение.

    «Эвтаназия может быть хорошим выбором для бедных людей, кото­рые в силу бедности не имеют до­ступа к медицинской помощи», — такое «решение» вопроса предло­жила своим малоимущим гражда­нам министр здравоохранения Лит­вы Шалашявячюте.

      Вот только где же тут любовь, ми­лосердие, жалость — чувства, ко­торые должны жить в каждой душе? Очевидно, что современные «цен­ности» их вытесняют.

—   Ваше Высокопреосвящен­ство, можно сказать, что во многих странах Европы процесс дехристианизации сегодня идет полным ходом?

—   Именно о том, что однополые союзы, аборты, эвтаназия и дру­гие общественные явления, кото­рые идут вразрез с Евангельски­ми Заповедями, ведут к дехри­стианизации европейского сооб­щества, и говорил Предстоятель Русской Православной Церкви Па­триарх Кирилл в середине ноября во время своего визита в Белград.

    «Устранение самого понятия гре­ха из общественной жизни и соз­нания достигает сегодня невидан­ных размеров, мы с глубочайшим сожалением вынуждены констати­ровать свершившийся факт: многие европейские государства отказы­ваются от своей христианской иден­тичности, — отметил Святейший Патриарх. — А отказ проявляется, в том числе, в поддержке и закреп­лении на законодательном уровне таких норм общественной жизни, которые вступают в прямое проти­воречие с Евангельскими Запове­дями».

—   Более десяти лет назад в Ев­ропе официально узаконили эв­таназию. С тех пор ее разреши­ли в Швейцарии, Нидерландах, Люксембурге, а также во многих штатах Америки. Но ведь это, Владыко, не что иное, как са­моубийство?

—   Именно так и есть. И надо на­зывать вещи своими именами: та­ким образом узаконено самоубий­ство. Мобильные бригады приезжают к пациенту на дом, чтобы сделать смертельный укол, а набор для са­моубийцы продают в аптеках. В Нидерландах даже легализо­вана детская эвтаназия. Бельгия, где добровольная смерть для взрослых тяжелоболь­ных разрешена еще двенадцать лет назад, стала второй страной в мире, узаконившей детскую эвтаназию, и первой, которая не ввела возраст­ных ограничений. Этот вопрос уже на повестке дня и в других европейских странах.

—   И страшный грех, Владыко, назвали нейтральным словом «эвтаназия», что в переводе с греческого языка означает «лег­кая, достойная смерть».

—   Только вот достойная чего? Можно ли достойным назвать соз­нательное действие врача, приво­дящее к смерти пусть и безнадеж­но больного человека?

      Всем известно, что в клятве Гип­пократа, которую дает каждый врач, есть такие слова: «Никому не дам, даже если меня об этом попросят, никакого смертельного средства и никогда никому не укажу никакого пути для осуществления подобного замысла».

      Увы, в данном случае моральное падение столь глубоко, что клятва Гиппократа утратила свое значение. В противовес ей легализация эвта­назии может привести к переори­ентации медицины, превратив ее в отрасль смертеобеспечения. Нужно заметить, что развивается она бы­стрыми темпами.

      Куда идет мир? Что ожидает че­ловечество завтра? Если снять ро­зовые очки, станет очевидным, что сегодня для человечества как ни­когда остро стоит гамлетовский во­прос: быть или не быть?

—   Православная Церковь счи­тает эвтаназию «неприемле­мым деянием» по отношению к человеческой жизни, а сторон­ники «легкой смерти», напро­тив, пытаются убедить людей, что это проявление гуманно­сти...

—   Пропаганда самоубийства явля­ется крайней степенью отпадения от Бога. Люди, выступающие за его ле­гализацию, совершают тяжкий грех против Творца — Источника жизни.

      Смерть — это великое таинство. И после него каждого человека ожидает встреча с Богом. На эту встречу мы можем прийти лишь тог­да, когда позовет Сам Господь. Са­мовольно уходя из этой болезнен­ной, полной проблем жизни, чело­век думает, что избавляется от страданий. Но он не осознает глав­ного: жизнь не заканчивается смер­тью, и там, за гранью, откроется но­вая форма вечного бытия.

      Все сущее исполняет волю Божию, которая является высшим за­коном для всех миров и обитателей Вселенной. Тот же, кто Его воле не подчиняется, не исполняет Законов Божиих, становится противоес­тественным существом и, впадая в антижизненное состояние, уходит во мрак и гибнет.

      Христианину не следует бояться смерти, какой бы мучительной она ни была: ведь это только миг по сравнению с вечной жизнью. Нам просто нужно искренним покаяни­ем освободить душу свою от жи­тейских тяжестей, чтобы взлетела она птицей в Горние обители и прославила Создателя за все, что Он дал нам испытать на земном пути.

—   И опять, Ваше Высокопрео­священство, мы приходим к глав­ному выводу: нужно всецело до­веряться Богу. Иначе мы не мо­жем себя называть верующими.

—   Как говорил Афонский старец Паисий, люди страдают оттого, что утратили доверие к Богу.

      Господь бесконечно больше лю­бит человека, нежели те люди, ко­торые под видом сочувствия пы­таются вмешаться в Промысел Бо­жий о спасении страдальца. Надо понимать, что страдания эти являются очистительными и ведут ко спасению, они избавляют от той неправды, которую мы вольно или невольно соделали.

      Страдающий человек, окружен­ный христианской заботой, в по­следние дни земного бытия спосо­бен пережить благодатное измене­ние, связанное с новым осмысле­нием пройденного пути и покаян­ным предстоянием перед Вечно­стью. Поэтому если больной сам «заказал» эвтаназию — это само­убийство, если это сделали другие — это убийство. И по-другому рас­ценивать эвтаназию нельзя.

      Церковь, оставаясь верной соб­людению Заповеди Божией «Не убий», не может признать нрав­ственно приемлемыми распростра­ненные ныне в светском обществе попытки легализации эвтаназии.

—   Скольких грехов избежали бы люди, Ваше Высокопреосвящен­ство, если бы вещи называли своими именами. Всякие слова-за­менители вроде «эвтаназия», «аборт» придуманы, наверное, для того, чтобы приглушить остроту содеянного, успокоить совесть...

—   ...а в конечном итоге позволить себе делать то, чего делать нельзя. Мы многое в жизни пытаемся за­вуалировать, нарядить в светлые одежды, чтобы не бередить душу горькой правдой. Хотя надо бы на­оборот. Скажем, женщине, которая пришла в консультацию, было бы уместно задать вопрос: «Будете ро­жать —  ребеночка или убьем его?».

      И ответом ее на этот страшный во­прос должна была бы стать распи­ска: «Прошу убить моего ребенка». Тогда, может быть, это многих остановило бы.

      Так и в случае с эвтаназией. Вместо этого благоречивого тер­мина надо бы употребить прямой вопрос: «Вы действительно проси­те убить вашего родственника?». Не каждый внешне «жалеющий» стра­дальца, а на деле просто изба­вляющий себя от хлопот по уходу за ним, все же подпишется под таким заявлением. В эти мгновения часто начинает просыпаться совесть.

      Не нам распоряжаться своей жиз­нью, а тем более чужой — великим даром Божиим. Заповедь «Не убий!» Господь не отменял.

—   И потом, Владыко, ведь не зря сказано в Евангелии, что претерпевший до конца — спа­сется. Значит, и нам, если хо­тим спастись, нужно претер­петь?

—   И не до середины, заметьте, не до первой серьезной боли и даже не до десятой, а до конца. Если Гос­подь медлит призывать нас, то это не значит, что Он про нас забыл — у каждого своя мера.

      Перед лицом смерти мы все, ко­нечно, трепещем: боимся боли, боимся того неведомого, что ожи­дает нас в Вечности. Однако отход в мир иной во сне или внезапная кон­чина никогда не были в чести у пра­вославных, ибо в таком случае че­ловек лишается великой тайны по­следних мгновений жизни на земле. Смысл этой тайны — возвещение любви Божией как последнего об­ращения. И очень печально, если че­ловек умирает, не пережив велико­го таинства своего ухода.

 

С архиепископом Новогрудским и Лидским ГУРИЕМ

беседовал протоиерей Вадим КУЗЬМИЧ,

г. Новогрудок

 

27.11.2014